Китайская головоломка [другой перевод] - Ричард Сэпир

Ремо продолжал жевать, будучи настороже и в любой момент ожидая опасности, которой, казалось, были пропитаны стены ресторана. На них нападали уже четыре раза, и сейчас те, кто похитил генерала Лиу, должны нанести последний, завершающий удар в открытую. Бедный старикан. Он, вероятно, томится в какой-нибудь темнице, преданный своей же собственной женой. Возможно, именно его старческий возраст так резко настроил против него Мэй Соонг. Или, может быть, прав был Чиун, когда заявил:

— Предательство — неотъемлемая и самая главная черта женской натуры.

Ответ Ремо, как всегда, отличался глубиной:

— Ты несёшь чепуху. А как насчёт матерей? Многие женщины — совсем не предательницы.

— Есть кобры, которые не кусаются. Могу объяснить тебе, почему женщины коварны. Они вылеплены из того же теста, что и мужчины. Хе-хе.

Он захихикал тем же самым смешком и тогда, когда отправился на кухню, чтобы самолично убедиться, что в его пище не будут присутствовать кошки, собаки, китайцы и прочая нечисть.

— Мясо в устричном соусе особенно вкусно, не правда ли? — спросила Мэй Соонг, когда Ремо отправлял в рот последний кусок.

Его охватило чувство теплоты, распространившееся по всему телу. Затем наступило состояние счастья и покоя, мускулы расслабились. В воздухе чувствовалась прохлада. Изящная красота Мэй Соонг захватила всё его существо. Кресла из искусственной кожи поплыли в воздухе, тёмно-зелёные с росписью стены вдруг зажглись сотнями огней и заплясали перед глазами.

Мир стал сказочно прекрасен, потому что Ремо отравили.

Прежде чем его сознание отключилось, Ремо потянулся к Мэй Соонг, чтобы попрощаться с ней. Он хотел ткнуть ей пальцем в глазное яблоко, чтобы забрать её с собой. Однако он не был уверен, удалось ли ему дотянуться до неё, потому что внезапно он провалился в темноту, которая втягивала людей, как водоворот, и не отпускала их. А устричный соус поднимался откуда-то из глубины желудка к горлу, ко рту. Этот великолепный устричный соус. Когда-нибудь он должен будет получить его рецепт.

Повар, естественно, повёл себя по-хамски с Чиуном. Он зло огрызался насчёт качества приготовленной им пищи, пока Чиун не заставил его вести себя вежливо с помощью сковородки с кипящим жиром, из которой, по необъяснимой причине, на возмущённое лицо повара вдруг попали горячие брызги.

Но, несмотря на громкие крики китайца, никто не пришёл к нему на подмогу. Чиун решил выяснить причину. Куда все подевались?

Он выскочил из кухни, проверяя на ходу дверные петли на вращающихся дверях, с целью выяснить, сколько времени требуется официанту пройти с подносом через них. Двери двигались очень быстро и свободно, но Чиун стал выглядеть неожиданно постаревшим, когда, перебравшись через гору битой посуды, вошёл в главный зал. Ремо и Мэй Соонг исчезли.

Неужели Ремо мог бросить его таким образом?

Конечно, мог. Ребёнок любил откалывать подобные номера и временами совершал необъяснимые поступки. Кроме того, он мог получить сообщение, которое, как он догадался, означало, что Чиун должен убить его. Какие дураки эти белые! Заставить Чиуна убить того, кто несомненно является лучшим бойцом на земле! Может, они попросят его убрать и Андриана Кантровица или Кардинала Кука, Билли Грэхема или Леонтин Прайтс? Неужели люди не имеют для них никакой ценности?

Нет. Они потребуют, чтобы он убрал Ремо. Дурни. Но такова природа белых людей. Ведь буквально через тридцать — сорок лет Ремо по своему опыту и искусству сравняется с Чиуном, а если ознакомится ещё со скрытыми силами, то может даже и превзойти его.

Но способен ли белый человек ждать тридцать лет? О нет. Тридцать лет для белого человека — почти вечность.

Подошёл официант и встал между Чиуном и столиком Ремо. Чиун убрал его из поля видимости, усадив на стул. Со сломанным плечом. Затем Чиун заметил коричневатое пятно на скатерти, с той стороны, где сидел Ремо. Он спросил официанта, куда ушёл Ремо. Официант ответил, что не знает.

В зеркале над входной дверью Чиун увидел группу мужчин в традиционной одежде китайских официантов, которые ввалились в главный зал через боковую дверь и бросились к нему.

Они бросились не на помощь. Они появились, чтобы причинить людям зло. Двое из них моментально отказались от своего намерения причинить зло Чиуну, потому что им пришлось заняться своими лёгкими — лёгкие нуждались в уходе из-за сломанных рёбер.

Посетители закричали и прижались к стенкам кабинок, когда один из мужчин бросился на Чиуна, размахивая над головой громадным кухонным ножом для разделки мяса. Он неотвратимо приближался. Нож тоже. И голова. Голова вдруг скатилась с плеч, из шеи брызнул фонтан крови, забрызгавший толпу, которая уже не была толпой. Нож упал на стол рядом с суповой миской. Голова замедлила движение и остановилась у ног вице-президента фирмы «Мамаронек Хадасса».

В помещении, перекрывая весь остальной шум, раздался холодный голос Чиуна:

— Я, Мастер синанджу, дураки. Как вы осмелились сделать это?

— Нет! — вскричал официант и в ужасе забился в дальний угол кабины.

— Где моё дитя, которое вы отняли у меня?

— Какое дитя, Мастер синанджу? — спросил трясущийся от страха официант.

— Белый человек.

— Он мёртв из-за роковых обстоятельств.

— Болван. Неужели ты думаешь, что его тело нужно им для развлечения? Где он?

Здоровой рукой официант показал на стену с большим видом Кантона.

— Жди здесь и не говори ни с кем, — приказал Чиун. — Сейчас ты — мой раб.

— Да, Мастер синанджу.

Чиун подошёл к выпуклой картине с видом города. Его быстрая рука нашла приводящий в действие потайной механизм. Ярость придала необычайную силу его искусству. Но в ресторане не было никого, кто мог бы видеть его в этот момент. Только испуганный раб, рыдавший в углу. А он, конечно, будет ждать своего хозяина. Мастера Синанджу.

Генерал Лиу наблюдал, как его возлюбленная идёт по сырому тусклому коридору вместе с остальными членами группы. Старый китаец и ещё два официанта несли этого немыслимого человека.

Он ждал, находясь в напряжении, поступающих ежеминутно докладов: инструкции переданы, яд вложен в блюдо, яд принят внутрь. Казалось, прошла целая вечность, пока этот белый не отключился.

Сейчас все волнения оправдались. Белый схвачен и скоро будет мёртв. Она тоже здесь. Нежный ароматный цветок. Единственная надежда и утешение в его суровой, лишённой радости жизни.

— Мэй Соонг, — воскликнул он и бросился к ней, расталкивая официантов и не обращая внимания на старого китайца. — Я так долго тебя не видел, дорогая.

Её губы были влажны от американской губной помады, платье было из тонкого материала, который волнующе облегал стройное, точёное молодое тело. Генерал Лиу прижал её к своей груди и прошептал на ухо:

— Пойдём со мной. Мы так долго не были вместе…

Старый китаец, видя, что Лиу не может оторваться от жены, крикнул:

— А что нам делать с этим, товарищ генерал? — и нервно потёр руки. В коридоре было душно и влажно. Он с трудом дышал.

— Он уже наполовину мёртв. Добейте его, — с этими словами генерал скрылся в соседней комнате, увлекая за собой Мэй Соонг.

Старый китаец и два официанта, тащившие тело белого мужчины, остановились в коридоре. Старик показал головой на дверь в соседнюю комнату и вытащил из кармана большую связку ключей. Найдя нужный ключ, он вставил его в замок деревянной двери. Дверь легко открылась, обнаружив за собой небольшое помещение с алтарём, на котором горели свечи. У подножья алтаря возвышалась фарфоровая статуя улыбающегося Будды. В комнате стоял душный запах ладана, скопившийся за долгие годы молебнов.

— На пол, — велел старик. — Положите его на пол! И никому ни слова об этой комнате. Понятно? Молчите.

Когда официанты ушли, плотно закрыв за собой дверь, старик-китаец подошёл к алтарю и отвесил глубокий поклон Будде.

В Китае часто возникали новые философские учения и школы. Но Китай существовал вечно. Если новый режим и относился презрительно ко всем религиям, кроме диалектического материализма, всё равно ему однажды придётся признать древних богов, как это, в конце концов, происходило со всеми менявшими друг друга режимами. Он будет вынужден согласиться с существованием богов Древнего Китая.

Сегодня Мао олицетворял Китай. Но Китай олицетворял и Будда. И предки престарелого китайца.

Из кармана он достал небольшой кинжал и вернулся к тому месту, где лежал Ремо. Возможно, ночные тигры Синанджу больше не были богами и Мастер ушёл в небытие вместе с ними, так же как сейчас туда отправится и этот белый Шива. Разрушитель.

То был кинжал из превосходной стали, сделанной в Германии. Его обменял один немецкий майор — на нефрит, совершив выгодную для себя сделку, ещё в те времена, когда немцы, американцы, русские, англичане и японцы объединяли свои усилия для того, чтобы ещё глубже втоптать в грязь Китай,